Н.В. Ильина - И просто, и сложно... (главы из книги)

Жить у воды и не искупаться! И купались, и ходили па Клязьму каждая компания своей проторенной дорожкой. В самые-самые жаркие дни выходили к берегу через Аптечный переулок по черной влажной земле, где бежал ручеек воды из колонки. Миновав переулок, проходили по берегу, мимо дома Сувегиных. На высоком фундаменте, с террасой в тени деревьев, дом казался романтичным.

Я ходила в этот дом, там жила подруга моей сестры Валя Сувегина. От дома через канавку, через огороды спускались мы на первые сваи. Сваи эти были самые популярные в Зуеве: удобный спуск к воде, приятный берег в мягкой травке. Течение, правда, сильное. Можно спуститься в воду у начала свай и плыть, не прилагая особых усилий. Но у окончания свай надо было успеть вовремя «зарулить», схватиться за последнее бревно сваи, иначе течение могло унести на середину реки, до четвертых свай, а это уже серьезно, опасно для «мелкоплавающих». Ныряли «с головкой». Предлагали друг другу поплавать под водой с открытыми глазами, но открывали иногда вместо глаз рот. Нахлебавшись, выныривали, выбирались на берег, прыгали на одной ножке, чтобы вылить воду из ушей.

Тонули в Клязьме каждое лето. Но моих друзей-товарищей Бог миловал: все живы. Поскольку никаких надувных игрушек не было, пользовались наволочками от подушек. Надували их так: брались за два угла в обе руки, и, покружившись вокруг «собственной оси», набрав воздух в наволочку, сводили оба конца в один и, таким образом, получали приличное «плавсредство». Держась за наволочку, купались даже те, кто не умел плавать. Но эти подушки использовали и не по назначению: ими ребята дрались и на воде, и на суше. А получить удар мокрой подушкой, ой как неприятно, более того — очень больно! Никаких купальников не было. Купались в маечках и трусиках. А иногда маечку превращали в купальник: пришивали внизу пуговичку на одной стороне, на другой — петельку. Так и загорали.

Между вторыми и третьими сваями образовался островок, названный «Тайванем». На третьих сваях купались мало, а на четвертые ходили только взрослые мужчины.

Напротив первых свай, на противоположном берегу купались ребята из Самомазки, и мы, зуевские, с ними враждовали. Эти ребята представлялись нам отчаянными, храбрыми и хулиганистыми: прыгали в Клязьму прямо с разбега с высокого берега, ныряли, выныривали неожиданно рядом с нами, ругались нехорошими словами. Зуевские мальчишки были потише. Виктор Андреевич Пьянов помнит, что на противоположном берегу, на стенах фабрики огромными буквами было написано слово «Гольфстрим», в другом месте — нарисована пальма. Мальчишки звали друг друга купаться: «Пошли на Гольфстрим!» Это означало, что они будут купаться в потоке теплой воды, выпускаемой из широкой трубы. Вода была теплой, но грязноватой, и после нее надо было поплавать в Клязьме. Купаться мы ходили всей дворовой компанией, по нескольку раз в день, купались до посинения и были один за всех и все за одного. Увлекались купанием до того, что однажды Синицыны забыли свою младшую, годовалую сестренку на бережку и вспомнили о ней, лишь выйдя на улицу. На речку ходили босиком, поэтому попробуй, пойди в тапочках или сандалиях, когда остальные босоноги! И снимали тапочки, и несли их в руках.

Возвращались с купанья другой дорогой: шли по высокому берегу и у самого моста «ныряли» в проход между заборами, мимо дома Антоновых. А через щели забора свешивались спелые ягоды малины, душистой черной смородины. Удивление вызывали огромные тыквы (как в «Золушке»), которые так быстро созревали, что глазам своим не верилось. Дальше путь вел мимо домика Брусникиных, потом мимо наклонившегося с подпорками сарая дома Кирсановых, и мы выходили к родному дому. А там уже ждал на столе горячий чай из самовара, сухое полотенце, чистое белье.

Но всякое удовольствие кончается. Быстро пролетели погожие летние денечки. С Ильина дня, 2 августа, уже не купались: «Олень в воду сикнул». Наступала осень. Я оставляла в дневнике эти записи (1954 год): «Чувствую наступление осени, ее запах. Это чувство обостряется осенними темными вечерами. На душе становится грустно и тревожно. Все в природе замирает, затихает, все как-то придавлено и угнетено. Будто тяжесть осеннего неба, осенний холод давят на все живое. Оголяется земля, оголяются деревья. Смотришь иногда на улицу и видишь: сыплет и сыплет с утра мелкий холодный дождичек, сыплет так долго и нудно, что думаешь и конца-то ему не будет.

Пасмурно на улице, Мелкий дождь идет, Каплями холодными Он в окошко бьет. Листья все опали, Голы деревца, И, качая ветвями, Стонут без конца. Птицы в гнезда спрятались, Небо все темней. И затихла вся природа До весенних дней. Опустели улицы, В комнате темно... Я одна за книжкою Все смотрю в окно».

Клязьма уже не манила искупаться. С грустью смотрели мы на свинцово-синюю, суровую воду реки, утешая себя мыслью, что еще немного и наступит зима.

И июль, и август были не навеки; пришел в город сентябрь. Вот такая картинка из моих записей 1954 года: «С самого утра берега Клязьмы, засаженные картофелем, покрываются множеством копошащихся людей. К вечеру на земле стоят полные мешки картошки. Люди увозят ее домой: кто на велосипедах, кто на тележках, кто на подводах. На огородах остаются лишь ребятишки. Они собирают в кучу сухую картофельную ботву. Бегают, суетятся. И вот разгораются один за другим костры, собирая вокруг себя еще больше ребятни. Дети ждут с нетерпением, когда можно будет положить в догорающие костры картошку, и, не дождавшись, пока она испечется, достают ее палочками из золы, и запекшуюся с одного бока с аппетитом съедают, хрустят корочкой.

Дымят, дымят костры. Дым тянется далеко-далеко, воздух наполняется запахом жженой ботвы и печеной картошки. Одновременно с кострами догорают и последние краски заката. Небо становится темно-серым, и в воздухе холодеет. Низко склонились над Клязьмой ветлы, как бы ожидая появления луны. Все трудней различаются очертания предметов. Но вот выплывает луна. Яркие огни костров светят в темноте еще ярче. Они как будто соперничают своим светом с луной. Но где ей с ее бездушным холодным светом до их веселого живого пламени! Пустеют берега реки. Поздно. Лишь видны кое-где огни догорающих костров, да луна смотрит на засыпающий город:

Костры горят далекие, Луна в реке купается...»

Незаметно проходили сентябрь, октябрьские праздники. Наступал самый хмурый месяц — ноябрь. Хмурилось небо, хмурилась Клязьма. Обезлюдели ее берега. Скупо светило солнышко. Вид улицы не радовал: голые деревца, последние листья, срываемые холодным ветром, спешащие в тепло прохожие. Порхали первые легкие снежинки. Сами собой слагались строки:

«...За окном замерзшим Замелькали тени, Легкий снег кружился В свете фонаря, А на иве тонкой Листья трепетали, Словно чьи-то руки Звали вдаль меня...»

Клязьма, записи в заветной тетрадочке, наблюдения за природой — это хорошо. Но был в нашем детстве сильнейший, умный, добрый воспитатель — РАДИО.

Предыдущая страница | Страница 16 из 25 | Следующая страница

• Содержание раздела "История"
• В Подмосковье совершено освящение здания администрации городского округа Ор ...
• Александр Клопов – Исакиевское озеро
• В Орехово-Зуево награжден школьник, обнаруживший в лесу арсенал оружия
• Джип врезался в остановку