Н.В. Ильина - И просто, и сложно... (главы из книги)

С радостью мы мчались во двор, из которого был свободный проход в соседний двор Жаровых. Пропадали на улице летом допоздна с малыми перерывами на обед и ужин. Заигравшуюся с подругами призывал громкий голос моей мамы, слышимый в самом дальнем уголке двора: «Ната! Чай пить!» Именно «Чай пить!», а не «Пить чай!», и в детстве мне представлялось, что «чайпить» — это одно слово.

Играли во все игры, и вечные, и изобретенные детской фантазией. Совсем маленькие играли в песочек, пекли пирожки и «калабашки»: накладывали влажный песок в деревянные формочки, опрокидывали, постукивали сверху совочком и приговаривали: «Калабашка, испекись и на волю не просись!..»

Мальчишки-злыдни пробегали по песочным куличикам, пирожкам, калабашкам — все рассыпалось, топталось. Горькие слезы малышей не трогали озорников.

Детский сад никто из наших «дворовых» ребят не посещал, поэтому «развитие и формирование личности» было свободным. До обеда девочки-дошкольницы (да и школьницы младших классов) со своими куколками, их тряпочками: платьицами, одеялками, игрушечными ванночками «выезжали на дачу». Дачей именовали зеленый двор «Швейника» (дома № 13), куда мы проникали через забор. Там под липой, у стен старого сарая с теплыми коричневыми бревнами, располагались на травушке-муравушке со своими игрушками. Вокруг росли высоченные лопухи, и в ясные солнечные дни порхали разноцветные бабочки, присаживаясь ни яркие цветки репейника. Это был какой-то удивительный заповедный уголок. Тишина и мир. Работники «Швейника» не прогоняли нас: очевидно, еще помнили свое детство.

В лопухах наблюдали жизнь природы, разговаривали с ней. Посадив на ладошку божью коровку в красном, с черными крапинками сарафане, поднимали руки к солнышку и говорили:

«Божья коровка! Улети на небо, Принеси нам хлеба, Черного и белого, Только не горелого!»

А хлебушек мы любили, особенно политый подсолнечным маслом и посыпанный солью. Но дети все любят пробовать на вкус, все любят по младенческой привычке тащить в рот. Ели мы маленькие круглые зеленые лепешечки с низкорастущего просвирника. Ели и черные (внутри — зеленые) ягоды приторного вкуса — паслен, росший у куч мусора. У паслена было еще неблагозвучное название. Его приводит в своей книге «Мы дети твои, Москва» Ю. Лужков, однако эти два растения он перепутал. Ели щавель, яблочки-дикушки, пробовали ягоды со многих кустарников. И все это между играми.

Самой любимой игрой детворы всех времен и народов считались хоронички. Мы называли эту игру «хоронички», а не «прятки». Все знают ее организацию: становились в круг и «заводила» под считалку доходил до того, кому выпадало «водить», искать спрятавшихся. «Считалки» были разные. В войну:

«Вышел немец из тумана, Вынул ножик из кармана, Буду резать, буду бить Все равно тебе водить». Считалки наших мам: считали до десяти, а затем: «Раз, два... девять, десять, Выплывает белый месяц, А за месяцем — луна, Мальчик девочке — слуга, Ты слуга, подай карету, А я сяду и поеду Я поеду в Ленинград, Посмотреть какой наряд, Синий, красный, голубой, — Выбирай себе любой!»

В 50-е годы появились грубоватые игры, с подвохом:

«Драки-драки-дракачи, Налетели палачи, Кто на драку не придет, Тому хуже попадет, Выбирай из трех одно: Дуб, орех или пшено». Беда была новичку, который выбирал дуб: он получал оплеуху. Но страдали только новенькие, а дворовые ветераны на эту удочку не попадались. Счет иногда звучал так: «Ехала телега, Сломалось колесо, Сколько гвоздей — Говори поскорей».

Или:

«Катилась торба С высокого горба. В этой торбе Есть хлеб, соль, пшено, рис, С кем хочешь — делись!»

Из поколения в поколение передавались отложенные в памяти считалки, дразнилки, загадки, скороговорки.

«Вам барыня прислала 100 рублей. Что хотите, то берите, Черное с белым не носите, «Да» и «нет» — не говорите. Вы поедете на бал?»

Ходили среди нас и дореволюционные считалки-присказки:

«Раз, два — кружева, Три, четыре — прицепили, Пять, шесть — кашу есть, Семь, восемь — сено косим, Девять, десять — сено весить, Одиннадцать, двенадцать — на улице бабы бранятся, Тринадцать, четырнадцать — перо и чернильница». «Бабы делят сарафан: Кому клин, кому блин, Кому весь сарафан, А поповым дочерям — всем по новым по чулкам, А попову сыну — рубашечку синю, Самому попу богатому — коровушку рогатую, А Семену бедному — табакерку медную».

Заучивали какие-то непонятные истории на непонятном языке. И чем непонятнее были слова, тем упорнее хотелось их заучить.

«Энека, бенека, сюдека, ме, Аус, баус, дермене. Ики, пики, грамматики, Аус, баус, пик».

«Жили-были три японца. Як, Як Цедрак, Як Цедрак Цедрах Цедроне. Жили были три японки: Ципка, Тципка Дрипка, Цинка Дрипка Дримпомпоне. Все они пережинились: Як — на Ципке, Як Цедрак — на Ципке Дрипке, Як Цедрак Цедрак Цедроне на Ципке Дрипке Дримпомпоне. Родились у них детишки: у Яка с Ципкой — Шах, у Яка Цедрака — Шах Шарах, у Яка Цедрака Цедроне с Ципкой Дрипкой Дримпомпоне — Шах Шарах Шарах Шароне».

Знаменитая считалка:

«На златом крыльце сидели: Царь, царевич, король, королевич, Сапожник, портной, Кто ты такой?»

Тот, кому доставалось водить, отворачивался к стене, закрывал глаза, произносил:

«Раз, два, три, четыре, пять — Я иду искать. Кто не схоронился — Я не виноват». Еще иногда и добавлял: «Кто за мной стоит, Тот в огне горит, Ему три кона — вада».

Играли в хоронички до самой темноты, пока выглядывающего из-за угла в чужой кепке или панамке уже невозможно было узнать. Иногда одного и того же «заваживали» до слез. Шустрые и проворные зорко следили из-за укрытия за водящим, и стоило ему потерять бдительность, вылетали и стучали в дерево со словами: «Скрал-пал за себя!» Памятен в связи с этими словами такой курьезный случай. Валентин Шляпин в разгаре игры закричал «Бориса скрали!» Проходивший мимо милиционер Задубров-ский насторожился, схватил Валентина за руку: «Где, где, батист украли?!» Пришлось всей ватагой идти в милицию, выручать товарища и объяснять бдительному стражу порядка особенности детской лексики. Иной раз разбегались прятаться на такое расстояние, что игра так и не заканчивалась в тот вечер. Прятались в коридорах, на чердаках, на деревьях, в картофельной ботве... Крыши всех сараев и подвалов были нашими. Правда, перед игрой договаривались о том, куда нельзя прятаться и устанавливали границы: до какого дома.

В войну популярной стала игра «в биту» на деньги, особенно привлекавшая мальчишек. Играли в древнейшую игру — в «бояр» («Бояре, а мы к вам пришли»). Нравились нам неосознанно отголоски древней игровой песни; «12 палочек», «казаки-разбойники», «калипень» («чижик»), «лапта», «штандер», «садовник», «испорченный телефон», «кольцо-налицо», «чехарда», «городки», «сыщик, ищи вора», «вышибалы», «колы-забивалы». Многие из них были связаны с мячом, в другие играли, сидя в ряд на лавочке. «12 палочек» и «колы-забивалы» являлись разновидностью «хо-роничек». В первой трудным было собрать разлетевшиеся во все стороны палочки и положить их снова на кон-дощечку. Жульничать воспрещалось — заменить не найденную палочку новой. «Зевать» на кону было нельзя, т. к. коварный товарищ мог подбежать... и опять поди-сыщи эти палочки! А «колы-забивалы» требовала большой физической силы для водящего: вытащить из земли, забитый по самый верх кол (забивали все игроки по очереди) — труд, поистине, нелегкий. Игра в калипень (четырехгранная чурочка — «чижик» с заостренными и нанесенными на грани цифрами I, II, III, IV) таила в себе такую опасность. Желая, чтобы калипень не улетел далеко (трудно в таком случае попасть им на кон), водящий старался поймать его после удара лаптой, рискуя получить удар по лбу (в лучшем случае). Но сами понимаете: «риск — благородное дело», и однажды пишущая эти строки, встав слишком близко к кону, «заработала» такой удар по лбу от Риты Рысевой, что аж искры из глаз посыпались! Прикладывали медные пятаки, но лиловые синяки все равно появились, потом пожелтели, позеленели и лишь спустя долгое время исчезли.

Лапта требовала точного удара и быстрого бега, к чему не все были готовы, да и мячи наши частенько поглощал сарай-склад 5-го магазина: они закатывались под него и ... прощай, мячик! Мяч и скакалки любили все. Можно ведь просто играть в мяч об землю, стенку, а можно играть и через колено, и через спину, и головой. Прыгать можно и через одну, и через две веревки, и на одной ноге, и на двух, и попеременно. Прыгали и по одной, и вдвоем, и втроем, и вчетвером. И веревка подбиралась не абы какая, а толстая, тяжелая, витая.

Пытались как-то натянуть в конце двора волейбольную сетку, но слишком узкое пространство так и не позволило привиться этой игре. Больше нравился футбол. Азарт игры приводил к такой ситуации. Мяч, готовый уже оказаться в воротах твоей команды, прижимался телом защитника к доскам сарая, и команда соперников колотила уже не по мячу, а по тебе. Получалось что-то похожее на регби. И после такой защиты тело покрывалось синяками, но какое детство без ссадин, шишек и синяков!

Играли в «замри» и «33». Сначала заключался договор: будем играть или нет. Для этого мизинец одной руки просовывали в согнутый мизинец соперника. В любой, самой невероятной, нелепой, смешной позе ты мог услышать команду: «Замри!» И замирали, дожидаясь заветного «Отомри!». А в руках, между тем таяло эскимо на палочке. В игре «33» на любой вопрос следовало отвечать «33». И уж в обоих случаях нельзя было теряться, иначе получишь крепкий щелобан по лбу или заставят проскакать на одной ножке до «Аптеки».

Вы не забыли игру «в ключик»? — «Девочка-девочка! Где ключик? Вон там постучи!» Водящего гоняли от круга к кругу, где стояли участники игры (каждый в своем), да еще и перебегали у водящего за спиной. Ему надо было уловить этот момент и занять освободившуюся «квартиру» — круг. Игра требовала, как и многие другие игры, внимания, подвижности, ловкости. Очень современная игра.

Увлекались игрой в камушки. И не только девочки. Камушки — 5 — тщательно подбирались, хранились, обменивались. Играли обязательно на ровном месте. Проигравший подвергался «экзекуции», весьма неприятной. По тыльной стороне ладони его руки, прикрывающей 5 камушков, победитель одновременно с подбрасыванием камушков производил действия, обозначенные словами: «Матка (главный камень), гладка, щипок, корябушек — отдай маткин камушек!» Рука краснела, но... терпели!

Коллекционировали черепки, конфеточные обертки («фантики»). Поиски черепков приносили порой интереснейшие находки. Поскольку наши дома находились на бывшей купеческой улице, то во дворах в земле мы натыкались на остатки богатой фаянсовой, фарфоровой и стеклянной посуды. Узоры на черепках выпуклые, краски яркие, цветы выписаны искусно, золотые каемочки блестели, как новые. Черепки копили, бережно хранили в коробке или мешочке,обменивались ими. До сих пор жаль этого «богатства»: при переезде на новую квартиру остался заветный «клад» в старом чулане.

Любили рассказывать сказки и страшные истории. Собирались обычно во дворе у дома Жаровых. Садились в ряд на лавочку, а то и просто на корточки вдоль стены сарая, и начиналось... Рассказчиками были самые начитанные ребята или просто фантазеры, умеющие на ходу придумывать всякие истории. В послевоенные годы легенды о банде «Черная кошка» бытовали и в Орехово-Зуеве. Рассказы передавались из уст в уста, приукрашались, от раза к разу обрастали страшными подробностями. В Зуеве до войны началось строительство многоэтажных домов по Красноармейской улице (где 45-й магазин) и за школой № 18. В их фундаментах (война помешала стройке), по слухам, постоянно обнаруживали жертв «Черной кошки». Старшие мальчики так пугали нас, малышню, этими черными ужасами, что, наслушавшись, мы пулей летели темным вечером к себе домой.

На два наших двора имелся один велосипед, оставшийся от моего старшего брата Жени, ушедшего на войну. На этом старом, зеленом велосипеде катались все ребята по очереди. Когда заканчивался шумный базарный день, мы проникали через калитку на пустой рынок и «гоняли» на велосипеде по кругу. Правда, для некоторых он был великоват: ноги не доставали до педалей. И тут находился выход: ногу просовывали через раму, и вот так, переваливаясь с боку на бок, катались. Трясло изрядно: рынок еще не был асфальтирован, но получали истинное удовольствие. Мы катались!

Наряду с велосипедом долгие годы бытовал другой вид езды — на самокатах: две доски, три колеса. Звук от скрежета колес — ужасный, а все равно не сравнишь с появивишимися гораздо позже самокатами на шинных колесах, пусть и красивых, удобных; те-то, первые, делались самими ребятами!

Знакомились мы и с достижениями цивилизации. Борис Никитин — единственный из нас обладатель фотоаппарата и кинопроектора, показывал за умеренную плату или у себя в подвале или у нас в коридоре узкопленочные фильмы. «За деньги» мы показывали ребятам из казармы и соседних дворов наши самодеятельные спектакли по мотивам фильмов, которые мы выучивали наизусть. Первым спектаклем дворового театра стала «Золушка». Костюмы пытались копировать с ярких, цветных афиш. Подражали интонации и жестам киноартистов. Долго не могли соорудить костюм для принца. Для сестер-злодеек подошли маркизетовые платья старших: голубое и розовое. На вырученные деньги мы покупали косметику. Пользоваться ею не умели и для спектакля грубо размалевывали себя. Как было стыдно, когда перед спектаклем пришла мама и увидела свою дочку-артистку с накрашенными губами (в 10 лет), измалеванными бровями и щеками!

Ребята из казармы приходили к нам с концертом. Почему-то все любили выступать. Успех у зрителей подвигнул «выехать на гастроли» со спектаклем «Петрушка-иностранец» в Кабаново. Но как вспоминают артисты, сельские ребята не оценили их талант и так встретили гастролеров, что те, без оглядки, бежали резвой прытью до самого Орехова. Увлечение самодеятельным театром пришлось на пору создания в наших дворах тимуровской команды. Об этом я рассказала в книге «Исаакиевское озеро...». Не описала я лишь финал нашей игры. А был он таков: на берегу Клязьмы образовалась своя тимуровская команда с мальчишкой Тимуром (у нас была девочка). Что мы не поделили — не помню, но в один прекрасный летний день «шанхайская» команда похитила наш флаг, поднятый на большом тополе двора. Флаг не вернули, и команда как-то сама собой распаляй.: кто уехал и лагерь, кто в деревню к родственникам.

Как и все дети, мы дразнились и «обзывались»: Райка балалайка — дома не хозяйка, Зина-корзина, Борис — на ниточке повис, Вовка — сова, Генка — синичка, Вовка — Буратино. Или так:

Тили-тили тесто Жених и невеста. Ой, у тебя ноги в пуху — Поклонилась жениху.

Шутили друг над другом: протягивали доверчивому товарищу конфетку в обертке, а внутри — глина. Простак огорчался, а обманщик, довольный, дразнился:

Обманули дурака На четыре кулака. Пятый, десятый — Вовка горбатый.

Ссорились, мирились. Обиды улетучивались быстро: ведь не хотелось сидеть одной дома. К тому же ребячий ум давно изобрел способ «замирения». Если ни одна из поссорившихся сторон не хотела первой «заговаривать», то устраивали такую процедуру: ставили мнимых врагов лицом друг к другу и по команде миротворца те должны были одновременно произнести свои имена: ссора прекращалась. Ничего не скажешь — мудро!

Гитара во дворе в послевоенное детство — явление небывалое. Пели без музыки, но от души, то грустные, то озорные, то полублатные песни. Их реанимирует сейчас радиопередача «Крыша в пути». Что пели? — «В нашу гавань заходили корабли», «Старушка не спеша дорожку перешла», «Мери», «Красавица Марго», «Зашел я в чудный кабачок», несуразную, но смешную «Из Африки верблюд приехал на коньках...», про несчастного Аверлея — «Пошел купаться Аварлей, оставив дома Доротею...», и так как обладал тяжелой головой, а плавать не умел, то пошел ко дну — утонул в пруду к безмерному горю Доротеи.

Пели забавную, вот такую песенку:

«Как на горке, на горе-ре-ре, Стоял домик с серебре-ре-ре, В этом домике жил дед-дед-дед, Хорошо он был одет-дет-дет».

Многие эти песни не только пелись, но одновременно «инсценировались». Особенно изощрялись мальчишки Гена Синицын и Вова Петряев. А так как одежды на них не напоминали королевские, то их красочные сцены-картинки выглядели впечатляющими.

Развлечения, которого не знает современная детвора, забыть невозможно: ловля майских жуков. Лет их начинался в мае. Чуть-чуть начинало смеркаться, мы выходили «на охоту». Постоянным местом охоты был Большой мост, проезжая часть улицы. Транспорта мало, движения никакого. Жуки выбирали почему-то тополя, очевидно, им нравились клейкие, пахучие молодые листочки. На охоту выходили со старыми картузами, кепками, тюбетейками (сачки были редкостью). Носились за летящими жуками по всей улице, трясли ветки молодых тополей, кидались шапками по высоким деревьям. Сбитых жуков сажали в спичечные коробочки, прикладывали к уху, слушали, как пленники там шуршат, перебирая мохнатыми лапками, гудят. А жуки были красивые, крупные. Коричневые плотные надкрылья, а под ними прозрачные тонкие крылышки. На голове усы, лапки с коготками.

Жуков приносили в школу, выпускали на уроках. Поднимался шум, вскакивали с мест, пытались поймать летающего, гудящего от радости (от плена избавился) жука. Какому-то озорнику удавалось тем самым разнообразить скучное учение и остаться безнаказанным: пойди, разберись, кто выпустил жуков. Выпускали, конечно, не на всех уроках. Строгих учителей боялись, а у добрых бывало такое. Сестра моя помнит, что у их классного руководителя Нины Васильевны на уроках математики производили выпуск жуков. Шум, визг, хохот. Утихомирить класс не удавалось. «На шестой час оставлю!» — грозилась Нина Васильевна. «Ха-ха-ха!» — ей в ответ. — «А у нас и так 6 часов». — «Ну, на седьмой оставлю!». Где там! Шуму хватало до самого звонка. А мы выпускали жуков уже в восьмом классе, на уроках зоологии у Павлы Макаровны Андреевой. Меня, как старосту, она всегда в таких случаях отправляла за директором. Спустившись на второй этаж, я возвращалась. «А директора нет». Урок срывался.

...Участниками игрищ и забав моего, детства и отрочества я называю Раю, Валю и Гену Зининых, Валю и Вову Петряевых, Гену, Катю и Лиду Синицыных, Славу Титова, Вову Тарасова, Юру Романова, Тасю Хруслову, Юру Вереина, Галю Романову.

Предыдущая страница | Страница 22 из 25 | Следующая страница

• Содержание раздела "История"
• В Подмосковье совершено освящение здания администрации городского округа Ор ...
• Александр Клопов – Исакиевское озеро
• В Орехово-Зуево награжден школьник, обнаруживший в лесу арсенал оружия
• Джип врезался в остановку