Казарма

КАЗАРМА № 212

И ДОМА КОННОГО ТУПИКА

Эта небольшая двухэтажная казарма с 75-ю комнатами и рядом расположенными деревянными домами оказалась волею дореволюционных градостроителей в самом центре старого местечка Никольского. До новой нумерации казарма эта раньше называлась второй Никольской. Несомненной особенностью этого района стала водонапорная башня с часами, построенная в 1896 году и ставшая позднее по сути дела символом этого района, а все это место получило устойчивое название "под башней".

До революции казарма принадлежала Викуле Морозову и в простонародье часто называлась "викуловской". Она не была похожа ни на одну из казарм, стоявших некогда вдоль железной дороги Москва - Нижний Новгород. Казармы №№ 14,15,16,17,19,21 и 22 были тоже двухэтажными, но кирпичными и с двумя входами, расположенными с боков. Главный вход казармы №212 находился в центре фасадной части и проход на кухню разделял два жилых ее крыла. Кухонный выход выводил жителей прямо к домам Конного тупика, имевшим номера 207, 208, 210 и 211.

Сообщество казармы №212 и дома №207 было подобно общему люду Орехово-Зуева. Оно сформировалось до революции в период развития текстильных фабрик Морозовых. Это были выходцы из близлежащих деревень уезда и соседних губерний, в основном, рабочие ткацких фабрик, "красилки" и механического завода, чего нельзя сказать о жителях домов №№ 208,210 и 211. Здесь жили семьи врачей, учителей, инженерных работников. Здесь была квартирная система. Некая обособленность чувствовалась, но объединяли весь двор, прежде всего, дети, их общие игры, а также большие очереди с самого утра за хлебом.

Экзотикой этого места, несомненно, был Конный двор. Летом каждый вечер отсюда выезжало два десятка запряженных лошадей с телегами и конюхами. Они направлялись в "ночное" на свежие травы. В казарме жил и последний извозчик Орехово-Зуева Семен Никифоров, здоровенный детина с широкой и окладистой бородой. Его коляска, покрытая черным лаком, всегда сверкала и была в образцовом порядке. Когда он приезжал на обед, ребятня цеплялась сзади за рессоры, желая прокатиться. В такие минуты в воздухе свистела его плетка, и звучал громовой голос: "Нельзя! Заразная!"

Но Семен не всегда был строг. По вечерам в коридоре он порой кружил пацанов, зацепившихся за его могучие плечи. Эти живые карусели помнятся до сих пор.

Говорят, что когда в Орехово-Зуево приезжал М.И.Калинин, это было в 1944 году, когда Ореховскому хлопчатобумажному комбинату вручался орден Трудового Красного Знамени, Семен Никифоров в своей коляске вез Михаила Ивановича от вокзала до Зимнего театра. Слезая с коляски, Всесоюзный староста сказал ему; "Экий ты, братец! Я из-за тебя полгорода не увидел".

Конный тупик в то время был уже выложен булыжником, как и все главные улицы города. Доставляли его в Орехово-Зуево еще до революции на телегах мужики из Аргуновской волости Владимирской губернии.

В начале 20-х годов, когда в Поволжье был жесточайший голод, в Орехове появились беженцы, которых разместили в свободных комнатах казарм. В 212-й поселилась тогда Анастасия Дементьевна Безрукова, или просто тетя Настя.

Сам быт казармы сплачивал людей, заставлял их чувствовать себя одной семьей. Общая кухня, огромные духовые печи, в которых всегда стояли десятки чугунков, общие туалеты, коридоры с лавками и столиками, за которыми грызлись семечки, играли в шашки, домино и карты. В начале 30-х годов в казарме появилось радио.

В годы войны отсюда и из домиков на фронт ушло свыше пятидесяти мужчин и женщин. Для многих семей годы войны стали временем постоянного недоедания, 12-часовыми сменами на фабриках, походами за дровами и торфом для котельной и печей.

Общим горем и болью стали похороны. Не вернулись с фронта Григорий Апутильников, Владимир и Федор Бастрыкины, Петр Горелов, Сергей Дремин, Николай Романов, Геннадий Петухов, Дмитрий Красуленков, Ефим Сергеев, Михаил Семенов, Иван Цветков, погибшие были в семьях Даниловых, Филатовых и других.

В домах по Конному тупику похоронки пришли Нежметдиновым, Арифулиным, Максимовым, Поляковым, Мурановкиным, Тарасовым, Акимовым, Чернышевым... Многие вернулись домой ранеными и увечными. После войны в организованном красном уголке казармы был оформлен стенд, посвященный памяти погибших.

Конец 40-х годов можно назвать началом новой истории казармы, ставшей общежитием №212 по улице Сталина. В первую очередь это определялось общественной жизнью. Как и во всем Орехово-Зуеве, конец 40-х - 50-е и 60-е годы характеризуются высокой активностью людей, энтузиазмом. Все секции и кружки Дворцов и Домов культуры были переполнены. В каждой казарме была своя футбольная команда, сильные шашисты, городошники, работала художественная самодеятельность. С утра до вечера в летнее время пацаны играли в футбол. Это было наваждение всего города. Набивали старые женские чулки тряпьем, зашивали нитками, и вот это маленькое чудо, могущее, правда, лишь хорошо катиться по земле, захватывало на весь день.

Появление первого кирзового мяча с резиновой камерой у Ермаковых в доме №207 было сенсацией. "Ребя, играем!" - крикнул тогда Генка Ермаков и выбросил мяч с крыльца. Но поиграть тогда так и не пришлось. Первый же удар, который исполнил Николай Бастрыкин, хозяину мяча угодил в лицо. Он заплакал и унес мяч домой. Это была почти трагедия. В тряпочный мяч играть уже не хотелось. Впрочем, на следующий же день мяч снова был во дворе. Футбольная эпопея продолжалась.

1947 год стал точкой отсчета очень важной традиции, которая поддерживается до сих пор. Тогда на День Победы был проведен первый матч между командами женатых и холостых. Организаторами его стали Петр Петрушов, Александр Мерзляков, Виктор Баранов, Леонид Шукшин, Харис Нежметдинов. Хорошими футболистами в то время были Константин Рамзин, Петр Рогов, Аркадий Федяев и другие. После матча все его участники сели на кухне казармы за столы, уже приготовленные к празднику женщинами. На складчину купили вина и выпили за Победу.

Этой традиции суждена была долгая жизнь. На небольшом поле возле казармы, а потом на поле 1-й Никольской за линией, каждый год выходили в этот день команды. Менялись футболисты, появлялись новые имена, но неизменным оставался праздник, фанатичное увлечение футболом и соперничество. В 50-е годы среди лучших были уже Александр Рычагов, Владимир Арифулин, Евгений Мазурин.

Большую работу по организации всей общественной жизни делал домовый комитет, руководимый Григорием Ефимовичем Муравьевым. Он наладил хорошие контакты с подшефной ткацкой фабрикой №1. В красном уголке всегда был спортивный инвентарь, появился телевизор "Луч", собиравший по вечерам множество зрителей. Проводились танцы, выпускалась стенная газета "За новый быт", который подготовили Николай Бастрыкин и Геннадий Красуленков. Газета награждалась призами многотиражной газеты текстильщиков "Знамя труда".

С 1948 по 1951 годы художественная самодеятельность в казарме была одной из лучших в Орехово-Зуеве и отмечалась комитетом по культуре. Здесь были вокалисты и музыканты, ставились сцены. Самодеятельные артисты выступали во время выборов, в общежитиях и на фабриках. Выступление во время проведения выборов в Верховный Совет были самыми памятными и тем, что в этот день выступающим давали талоны на бесплатные обеды. Для полуголодных артистов обед в столовой при "Художке" был настоящим праздником.

В 1949 году на автобусе они совершили поездку в Москву, где побывали в Историческом музее и музее подарков Сталину.

Расположение казармы и домов по Конному тупику оказалось очень удобным и в другом отношении: здесь рядом находился театр. "Индийская гробница", "Тарзан", "Падение Берлина", "Анаконда", "Железная маска" - все эти фильмы смотрелись по нескольку раз, даже при полном отсутствии у мальчишек денег. Вечерами они ковырялись в мусорке за театром, куда вываливали разорванные билеты. Счастливчикам иногда удавалось находить почти целые билеты, но чаще оторванный "контроль" аккуратно приклеивался к основной части билета. В сутолоке и давке контролер, стоящий в дверях, а им часто был дядя Ваня из нашей же казармы, не замечал подделки, хотя порой жестоко выдворял нас на улицу. Как бы то ни было, при просмотре фильмов в зале всегда народу было больше, чем продано билетов, за которыми в кассу лезли по головам.

50-е годы стали заметным этапом в жизни страны и в частности нашей небольшой казармы. Подрастало поколение, чье рождение пало на 40-е годы. До "хрущевских" перемен, в основе которых была цена премиального рубля, было далеко, упор делался на сознательность, на общественные дела во благо общества. Это было в духе сложившегося казарменного братства и коммуны. По архитектурному строению казарма имела вид буквы "П". Между кухонным и жилым корпусом находился лужок, заросший травой. Все вместе там разбили сад: посадили саженцы вишни, смородины, а теплыми летними вечерами выходили туда с одеялами, подушками. Дети спали там все вместе, скрываясь только от неожиданного дождя. Зимой на лужке ставили горку. Дети и взрослые катали огромные снежные шары и поднимали их в ряд. Как обычно, горку подводили под окно второго этажа и прямо из коридора катились по ней до самых балаганов. Чтобы прокатиться по этой большой горке, приходилось бежать на второй этаж, потом через всю кухню к открытому окну коридора мимо женщин, несущих чугунки или кастрюли с едой на сквозняке, но никто не ругался на детей. Это была вполне естественная забава.

Эти годы запомнились и пожарами. Один из них случился прямо в день смерти Сталина. У его портрета в коридоре стоял почетный караул из пионеров. Общая атмосфера была угнетенной. Пожар дома №208 еще больше поднял тревогу. Сухие морозовские бревна горели так, что к дому невозможно было подойти. В тот день он сгорел дотла. Мало кому удалось что спасти из имущества. Уже потом, ковыряясь в пепле, мы находили оплавленные куски стекол, а в подвале - чудом сохранившиеся и промокшие годовые подшивки дореволюционных журналов с прекрасными репродукциями живописных картин и графических работ.

Во время того пожара жители дома №207 выносили мебель и свой домашний скарб: боялись, что огонь перекинется и на них.

Потом несколько раз горели балаганы вблизи казармы, и опять выносилась мебель, со второго этажа летели диваны, самовары, причитали старухи. Всех бесил тогда Паша Исаев, по всей видимости, единственный в казарме застраховавший свое имущество. Среди этой суматохи он ходил по коридору, стучал вилкой о ложку и произносил: "На нашей фабричке ни одной забастовочки".

Вообще, о нравах казармы, как сообщества людей, живущих вместе и, по сути дела, в условиях коммуны, можно писать и писать. Там было далеко до идиллии, хотя хорошего было все же больше. Нередко на кухне кипели женские страсти с пуском в ход сковородок. Ради смеха и зрелища, взрослые ребята стравливали младших в кулачных боях. В нашей казарме они чаще всего проходили под лестницей возле красного уголка. Бились порой до крови. Наряду с такими играми, развивающими ловкость и быстроту реакции, как казаки-разбойники, попы-гонялы, двенадцать палочек, догонялки, кидушки, устраивались и другие. 20-25-летние ребята догоняли младших, сажали их в холодные лари на запоры и устраивали суд. За столом сидел судья, а его помощники один за одним вытаскивали нас из ларей и вели суд: кто и как наказывается. Одним давали под зад, других мучили разными способами, кое-кого несли в "гремучую башню" - так называли они писсуар в общем туалете.

Были в казарме свои воры, хулиганы, картежники, но когда на территорию Конного двора вступал участковый Преображенский, все стихало. Казалось, он знал всех и все, был строг и даже жесток. Одним словам, милиция была милицией. В один из дней казарма хоронила Славку Горелова, которого пуля милиционера настигла с куском ткани на заборе красилки.

И все же праздников было больше. Начиная от Нового года, 1 Мая. Октябрьской до общего гулянья на свадьбах. Об одной из таких хочется рассказать. Владимир Красуленков женился на Руфине Коршуновой. Это было в августе 1956 года. В 16-метровой комнате было битком от гостей и родственников. За открытой дверью десятки зевак. Все кричат "горько!" В коридоре суматоха, особенно, когда начали дарить молодоженам подарки. На этом месте стоит немного отвлечься от свадьбы. В тогдашних магазинах, как говорится, было шаром покати. Накануне же в "хозяйственный", что был на Ленинской, привезли электрические утюги и фарфоровые чайники для заварки. Во время свадьбы молодая пара получила пять утюгов и семь чайников.

Общие танцы устраивались под единственную радиолу, которую выносил в коридор Володя Борисов. "Рига-10" исправно служила много лет и крутила "Рио-Риту", "Брызги шампанского", "Ландыши" и знаменитую "Осень" с ее важными словами: "Наш уголок, он никогда не тесен..."

В целом казарма была безбожной, мало кто здесь истово верил и часто ходил в церковь. Икон тоже было мало, портреты же Сталина висели у многих. Постановление XX съезда КПСС о культе личности вызвало здесь немедленную реакцию. Портреты выбрасывались из окон, их расстреливали проволочными пульками из резинок, привязанных на пальцы, и рогаток. Такая же участь постигла небольшие печатные и красочные портреты Булганина, Маленкова, Кагановича и Шепилова. Казарма была в русле политических веяний, а о том, что есть другие ценности, своеобразно напоминал пацанам В.Нуриманов по кличке "Абрам". Он был небольшого роста, толстый, с сильными короткими руками. На кухне первого этажа он вечно что-то лудил и паял. Видя нас, бегающих и играющих в свои мальчишеские игры, он ловил кого-нибудь, большим пальцем делал этакий поворот на голове и говорил: "Гомера надо читать, а вы все бегаете!".

Многое значили для общественной жизни казармы так называемые "помойные" деньги, которыми распоряжался домком. Сбор помоев тогда был повсеместный. Они шли как частным держателям коров, которых в городе было множество, так и колхозным фермам. Никаких бухгалтеров раньше не было, честность и порядочность - вот что определяло расход полученных средств. Они шли не только на приобретение необходимого культинвентаря, различных призов, но и на оказание материальной помощи жителям при возникшей необходимости. В канун праздника 1 Мая, это было, кажется, в 1958 году, Г.Е.Муравьев собрал домком. Шла речь о подготовке к празднику. Он сказал тогда, что в целом в казарме наведен порядок, территория вычищена, беспокойство его вызывал только внешний вид Петра Рогова, большого любителя выпить. Ботинки у него были рваные, брюки тоже. Председатель убедил членов домового комитета, в необходимости купить П.Рогову костюм, рубашку и ботинки. На следующий же день в магазине №1 на втором этаже все было куплено. При вручении одежды Петр откровенно заплакал от неожиданности. Праздничным утром его никто не узнавал. Он ходил нарядный и стеснительный. Ему делали комплименты, особенно женщины, вдруг увидевшие в нем неплохого мужчину, высокого и стройного. Этой общественной радости, однако, хватило не надолго. 3 мая П.Рогов вновь появился в своей привычной одежде и пьяный. "Откусил", - сказал он о новом костюме, что на его языке означало "пропил".

Стоит отметить, что такие примеры не характеризовали казарму и дома. В основном, там жили трезвые люди, работящие и заботливые, а также талантливые. Многие помнят Владимира Зинина. Он был глухонемым, но страсть к спорту сделала его неординарным человеком. Каждое утро он занимался тренировками, поднимал тяжести и бегал без устали. В начале 50-х годов В.Зинин стал чемпионом России по бегу среди глухонемых. Занимался он в спортивном обществе "Спартак". Однажды, когда как обычно в коридоре первого этажа играли в домино, он появился в казарме с алой лентой чемпиона и кубком в руках. Это было что-то. Позднее мастер спорта В.Зинин выступал за Россию на соревнованиях в Италии. Сильным штангистом был Николай Мягченков.

Начиная с весны и до самой поздней осени, почти ежедневно садился на велосипед художник Александр Иванович Угольков. С этюдами на багажнике он направлялся в свои излюбленные места близ Мельницы. Его пейзажи и портреты и сейчас поражают своим мастерством. Он был одним из лучших живописцев и графиков за всю историю нашего города. Жил А.И.Угольков в квартире на кухне. До войны там располагался детский сад, поэтому у него было несколько комнат. Угольковы считались в казарме "богатыми". Даже в то время его картины находились в добротных и красивых рамах и. видно, пользовались успехом у тогдашней интеллигентной публики. Работал он страстно. Если же порой приходил домой под хмельком, то ввязывался в игру с мальчишками. Он гонял с ними мяч и часто кричал: "Черная пантера, Черная пантера!" Мы не знали, что обозначали эти слова, быть может, он просто так называл себя в игре.

Вместе с Угольковым часто на этюды ездил и Василий Гончаров. У него не было специального художественного образования, но работа вместе с признанным мастером многому научила его. Он писал хорошие пейзажи. В 1995 году его приняли в Союз художников России.

Гончаровы вообще были особенной семьей в доме №207. Дядя Антон и его жена тетя Аня держали корову и были вечно в трудах. Даже в праздники их было почти невозможно увидеть нарядно одетыми. Телогрейка, валенки, рабочие брюки и повседневный халат - вот и вся их одежда. Они одними из первых купили телевизор. Это был "Ленинград" с крохотным экранчиком. Трудно сказать, как жили они после этой покупки, потому что их комната стала своего рода кинотеатром. С 6 вечера и до самой полуночи комната была забита людьми. Приходили со своими стульями. Обедать им приходилось прямо на кухне, дома просто негде было приютиться. В казарме самым первым приобрели телевизор Мерзляковы, чья последующая участь была такой же.

Дом №210 также имел свою знаменитость. Здесь жили Тарасовы. Их сын Николай имел примечательные способности в футболе и играл за городскую команду "Красный текстильщик", а затем стал ее капитаном. Свою трудовую биографию он начал помощником мастера. В 1935 году окончил Московский текстильный институт. Был мастером, заместителем начальника цеха на бумагопрядильной №2, затем начальником ремонтно-механического отдела комбината. Был призван на фронт. После окончания войны получил должность главного инженера Дрезненской фабрики, после чего последовал его стремительный взлет. Его назначили начальником Второго главного управления хлопчатобумажной промышленности Ивановской области, в 1952 году - заместителем министра легкой промышленности, а в 1965 году - министром этой отрасли. 20 лет Николай Никифорович руководил министерством. Это были годы ускоренного развития всей социальной и производственной базы Орехово-Зуева и комбината. Н.Н.Тарасов дважды был награжден орденом Ленина, ему присвоено звание Героя Социалистического Труда. Город по достоинству оценил вклад своего знаменитого земляка. Решением собрания представителей от 17 сентября 1997 года ему присвоено звание "Почетный гражданин г. Орехово-Зуево".

Притяжение небольшой ореховской казармы было сильно. Своей ее считали не только жители домов по Конному тупику, но и так называемые "будочники". Так здесь порой называли тех, кто жил в железнодорожной будке на первом переезде. Она стояла буквально в полутора метрах от линии и, когда проходил состав, стены ее заметно покачивались. Здесь жили Рычаговы и Широковы. Обе семьи были примечательны. Карп Максимович Рычагов работал железнодорожным обходчиком, за свой труд был награжден орденом Ленина. Его жена Екатерина Матвеевна была занята в домашнем хозяйстве. А оно было большим. Постоянно держали корову, свиней, кроликов, сажали картошку, овощи. В годы войны это хозяйство спасало их и близких родственников от голода. Сын Рычаговых Александр и дочь Надежда окончили химико-механический техникум и стали хорошими специалистами. Надежда много лет проработала на "Карболите", была начальником смены, заместителем секретаря парткома.

Как бы то ни было, но казарма, домики и будка были всегда вместе и понимались единым целым, где при необходимости могли горы свернуть за общественное благо или просто помочь человеку.

Вот что вспоминает А.П.Купцов, житель казармы: "Отца я не помню, а мать умерла в тридцать с небольшим лет от тяжелой болезни. Осталась одна бабушка. Пришли из горисполкома и порекомендовали ей меня отдать в приют, а мою старшую сестру в интернат. Тогда бабушка Анастасия Дементьевна сказала им: "Я никого никуда не отдам". И растила нас одна на свою пенсию в 40 рублей. Помню, пришла повестка явиться в военкомат. Провожать в армию, а у нас ни копейки. Это было в 1963 году. Приглашают меня в красный уголок. Григорий Ефимович Муравьев уже все организовал. Провожали друзья, подруги. Когда в 5 часов утра я поднялся на недавно построенный мост через линию, и посмотрел вниз, то увидел всю казарму, которая махала мне руками. Это я запомнил на всю жизнь".

Стоит вспомнить по этому поводу и такие неброские, но характерные факты казармы. К зиме готовились, как правило, загодя: вставляли стекла, отделывали замазкой, меняли пружины у дверей, утепляли двери. К майским праздникам ремонтировали штакетник, красили заборы, разбивали клумбы, сажали цветы, вместе ходили на демонстрацию, а летом совершали общие поездки в Войново на Клязьму. В такие дни народу набивалось целый вагон. Ехали с большими и малыми детьми. Брали самовары, гамаки, мячи. Это было настоящее столпотворение, отчего почти в каждой семье в альбомах хранятся фотографии общих сидений на лесной поляне, общих купаний то ли на Клязьме, то ли на Исаакиевском озере или такие, где запечатлены поездки на игры футбольной команды "Знамя труда", которая в играх на Кубок СССР в 1962 году громила всех подряд.

У многих есть и другие фотографии, на которых жители стоят на том месте, где некогда находилась казарма. В 1975 году ее начали разваливать, а в 1976 году она прекратила свое существование. Осталась только память, оживающая вновь 9 мая. Ежегодно в этот день сюда приходят те, кто жил когда-то на этом месте, горячими приверженцами этой традиции стали П.Петрушов, Ермаковы, Чуковы, Н.Бастрыкин, Е.Мазурин, Н.Астахов, В.Дремин, А.Купцов...

Приходят их дети и даже внуки. Нет, они не идеализируют старое время, там было и много хорошего и немало того, о чем вспоминать просто не хочется. Но не в этом дело. Приводит их на место казармы та память, в которой сохраняется все хорошее. И пусть они не играют уже в футбол, встречи от этого не становятся менее ценными. Здесь возвращается молодость, то братство, которое составляло суть казармы. Каждый год кто-то не доходит до этого святого места. В память о них будут подняты стаканы вина. Будет минута молчания по погибшим воинам, будет неизменная песня "Этот день Победы", которую запевают все вместе, будут песни войны и молодости, неизменным запевалой которых является Владимир Шамолин. И всегда в такой день смотрит как на своих старых друзей старая башня, которая видела все: как играли эти люди в свете ее праздничных огней, как они любили, растили своих детей, как провожали кого-то в последний путь.

Г. КРАСУЛЕНКОВ.

Журналист.

 

 

Предыдущая страница | Страница 22 из 25 | Следующая страница

• БАЗА ХЛЕБОПРОДУКТОВ
• В деревне Петрушино жгут дома
• АВТОКОЛОННА № 1793
• ТЕПЛОСЕТЬ
• ПИЩЕВОЙ КОМБИНАТ